Виталий Кантор, директор ресурсного учебно-методического центра по обучению инвалидов и лиц с ограниченными возможностями здоровья Санкт-Петербурга и Ленинградской области, директор института дефектологического образования и реабилитации РГПУ им. А. И. Герцена.
Как вы думаете, какие наиболее актуальные вопросы стоят сейчас перед университетами, которые создают центры по обеспечению инклюзивности?
По методическим распорядительным документам, изданным Министерством образования и науки, в каждом вузе должна быть создана специальная служба по сопровождению студентов-инвалидов либо должен работать человек, ответственный за проведение этой работы. В каждом вузе это требование так или иначе выполнено. Но вопрос не в номинальном наличии или отсутствии такой службы, а в том, насколько эффективна ее работа, доходит ли она до каждого студента и откликается ли на его специфические потребности. Ведь далеко не в каждом вузе, а особенно это касается инженерных университетов, есть специалисты, которые имеют необходимую профессиональную подготовку в области специальной педагогики, психологии и реабитологии, чтобы реализовать функционал, который подразумевается под инклюзивным образованием. Здесь кадры решают все.
Потому что самая существенная опасность заключается в том, как бы светлую идею инклюзии нам не дискредитировать. Инклюзия предполагает должный уровень квалификации как административного персонала, так и тех, кто работает с инвалидами: преподавателей, сотрудников библиотек, столовых. Персонал должен быть подготовлен, чтобы корректно взаимодействовать со студентами. Чтобы обеспечить такую подготовку, в 16 университетах по всей России созданы ресурсно-методические центры для повышения квалификации профессорско-педагогического состава вузов и других категорий вузовских работников. В инклюзивности мы не можем обойтись только структурными решениями, то есть созданием этих самых центров. Иначе мы получим мнимую инклюзию, а это скорее шаг назад.
Но стоит ведь работать не только с преподавателями, но и со студентами, общественным мнением, ведь инклюзия – это обеспечение равности, а не особых условий для инвалидов?
Конечно, очевидно, что инклюзия – это не дорога с односторонним движением. Важна активность не только инвалидов, пока остальные позволяют себе пассивно ждать. Не только инвалиды должны интегрироваться в общество, но и общество должно интегрировать их. В высшей школе инклюзивное образование – это не только устремленность студента-инвалида в сообщество студентов, но и разворот студенческого и преподавательского состава к тому, чтобы обучать и обучаться вместе. Именно поэтому мы высказывали идею, чтобы в рамках любого вузовского курса предусмотреть возможность реализации социокультурного курса для студентов, который посвящен проблемам взаимодействия общества и инвалидов.
Ведь инклюзивности мешают неадекватные социальные установки. Первая – это установка избегания. Она может быть также завуалированной, когда люди стараются вообще не вступать в контакт с инвалидами. А вторая неадекватная установка еще более коварная – псевдоположительная, когда избыточная жалость превращает инвалида в некое пассивное и стоящее ниже нас явление, и это неверно. И на это нередко «клюют» сами студенты-инвалиды и занимают такую спекулятивную позицию. Потому что такая установка превращает его в иждивенца, который может спекулировать и требовать не особых методических условий, на что имеет право, а особых квалификационных требований: например, поставить пятерку за то, за что не-инвалиду поставят четверку или даже тройку. Инклюзия – это равные права, осознавать это должны обе стороны. Ведь диплом инвалиду после вуза мы даем ровно такой же, как и всем остальным, в нем не написано, что он выдан инвалиду, а значит, его владелец должен по всем профессиональным компетенциям быть таким же, как все. Иначе мы получим дискредитацию инклюзии.
А в школах стоит вводить какие-либо уроки по тому, что такое инклюзивное общество?
Отвечу по-другому: опыт стран, где инклюзия реализуется давно и проросла в дошкольное образование, показывает, что дети, которые с самым малых лет воспитываются вместе с инвалидами, вообще не имеют проблем с готовностью жить в инклюзивном обществе. Это как в случае с собакой и кошкой: если они с малолетства растут вместе, то утрачивают инстинкт неприязни. Так что если инклюзия прорастет до дошкольного звена, то не будет и никаких барьеров. Но надо помнить, что инклюзия – это не формальное пребывание в совместном классе всех детей вместе.
Игорь Макарьев, заведующий институтом развития образования Санкт-Петербургской академии постдипломного педагогического образования.
Какие сейчас возникают наиболее важные проблемы с созданием инклюзивного образования, общества?
Вопросов много возникает, а особенно по поводу механизмов инклюзии, отношения общества к этому. Вот на первой дискуссии конференции выступала американская коллега, и сразу было видно, что в нашей стране и там сейчас существуют совершенно разные подходы к инклюзии. Ключевая проблема у нас в том, что мы еще не смогли толком разобраться с концептуальными вещами в инклюзии, а уже производим какие-либо действия. Вот, например, у нас есть закон об образовании, в котором заложены серьезные фундаментальные аспекты. Там написано: инклюзивное образование должно быть для всех. А мы обсуждаем инвалидов, людей с ограниченными возможностями, но в законе же написано, что для всех. Это ключевая вещь. Следующее: в законе также прописано, что необходимо обучать необычных детей, учитывая их возможности и способности. А мы в обсуждениях уходим в сторону ограничений, которые у этих детей есть. Наше педагогическое сообщество должно, прежде всего, внимательнее отнестись к тому, что уже утверждено в законодательстве, сформировать общее понимание вопроса, а потом уже выстраивать механизмы инклюзивного образования. А мы пытаемся что-то делать, не договорившись о ключевом.
Но преподавателям сложно перестроиться, многих не готовили к таким условиям.
И здесь опять фундаментальная проблема: и законодательно, и в выстраивании общественного мнения мы пропустили важный шаг. Мы не смогли еще осмыслить и правильно сформулировать, что такое инклюзия, поэтому преподаватели не смогли еще воспринять эту идею.
Но как они могут воспринять, если у большинства нет опыта работы с инклюзивными классами: они привыкли работать с одними детьми, а тут вдруг подсаживают особого ребенка…
Да, в том-то и проблема: идея не была принята на уровне мировоззренческом, а мы уже стали производить механические действия, подсаживать, пересаживать. Эта методика не воспринимается, потому что преподаватели не готовы к этому. Мы не поняли, что такое включение, то есть инклюзия. Что это – просто переводить детей из специализированных школ в массовые? А чем это отличается от интеграции? Ведь есть и другой подход – интегрированное образование. Мы его проскочили механически, хотя на деле пытаемся воплотить именно его. Ведь должно быть так, последовательно: сегрегация, интеграция, инклюзия. Мы же заявляем, что делаем третье, а на самом деле, второе. Вот, в чем дело, об этом нужно говорить, на мой взгляд: сначала развивать подходы, потом методику, а потом уже производить механические действия, а у нас наоборот, чтобы побыстрее было.
Михаил Мозговой, заместитель директора головного учебно-исследовательского и методического центра профессиональной реабилитации лиц с ограниченными возможностями здоровья (инвалидов) МГТУ им. Н.Э. Баумана.
Сейчас много вузов только создают центры по внедрению инклюзии, какие, на ваш взгляд, есть трудности в этой области? Вот коллега уже прокомментировал, что мы начали не с той стороны, то есть с механических изменений, а не с концепции.
Да, это проблема: общество не готово к инклюзии в полной мере. У нас в «бауманке» с этим проще, потому что уже 80 лет в вузе обучаются люди с ограниченными возможностями. Как говорит мой директор, у нас не осталось ни одного сотрудника, который не работал бы с инвалидами. Исторически у нас глухие учились инклюзивно по адаптированным программам. Сейчас это значит, что первый курс у них растянут на два года. Это необходимо, потому что мы подтягиваем их школьные знания, потому что многие коррекционные школы закрываются, происходят еще какие-то структурные изменения, поэтому мы ощущаем недостаток в качестве образования. После этого ребята вливаются в обычное обучение наравне с другими второкурсниками. Если в группе есть глухие, то вместе с преподавателем работает сурдопереводчик. Однако таких специалистов очень не хватает, ведь не каждый переводчик может переводить сложные технические термины, квантовую механику. Поэтому опыт, который наши переводчики накапливают, они передают другим коллегам. Также поэтому мы стараемся задействовать в процессе технические средства, например, машинное распознавание речи, удаленный перевод.
Конечно, есть проблемы и в обучении самих преподавателей, сотрудников вуза. Ведь для инклюзивного образования нужны высококвалифицированные преподаватели, чтобы они могли работать с необычными ребятами. Поэтому в нашем центре мы проводим тренинги, курсы повышения квалификации, которые также проводятся ежегодно по всей стране по заказу Минобрнауки: так, мы каждый год обучаем примерно 200-300 человек. Создана и сеть ресурсных центров в 16 университетах страны, которые должны транслировать опыт инклюзивного образования в своих и ближних регионах.
Нужно ли как-то менять отношение к инклюзии у студентов, которые обучаются вместе с необычными ребятами?
На самом деле, в университете эта проблема стоит в меньшей степени. Мы, например, ее вообще не ощущаем, потому что, как уже говорил, у нас исторически всегда обучались инвалиды. К тому же вуз – это уже более элитарная и толерантная среда, там оценивают знания, а не внешний вид. Я сам учился в «бауманке», у нас были глухие, они ходили с сурдопереводчиком, и все было нормально, мы общались. Даже сейчас часто видим, например, такую ситуацию, когда глухой студент на экзамене выходит за дверь и жестами показывает ответ слышащему. Они вместе «варятся» пять-шесть лет, поэтому невозможно не сдружиться. В школе другая ситуация: дети часто жестоки. Студенты, бывает, жалуются на отношение преподавателей. Задача преподавателей – вести курсы, их сложно заставить адаптироваться под особенности инклюзивного образования. Но наша задача сделать так, чтобы образование было доступно для всех. Поэтому мы работаем с преподавателями, пытаемся их стимулировать за счет надбавок, еще каких-то бонусов. Особенно важно находить общий язык с редкими специалистами, например, преподавателями по той же квантовой механике.
Ирина Кузнецова, представитель Комитета по труду и занятости правительства Санкт-Петербурга.
Реально ли воплотить инклюзивность в трудоустройстве? Больше ли сейчас трудоустраивают людей с ограниченными возможностями в Санкт-Петербурге?
Официальная статистика по прошлому году от пенсионного фонда говорит о том, что количество трудоустроенных в городе с инвалидностью выросло на 3 150 человек. Это достаточно хорошие цифры, кроме того, есть большой процент трудоустроенных неофициально. По квоте трудоустроено около 15 тысяч. Квота – это когда работодатели с численностью сотрудников более 150 человек обязаны трудоустраивать людей с инвалидностью. Сейчас в городе квота выполнена примерно на 70%. Ожидаются также изменения в закон о квотировании, по которому работодатели, которые не могут найти сотрудника на квоту, могут арендовать эту квоту у других работодателей, у которых, скажем, квот может даже не хватать.
То есть мы можем говорить, что отношение работодателей к трудоустройству людей с ограниченными возможностями меняется в лучшую сторону, возможно, в сторону инклюзивности?
Да, но, конечно, есть работодатели, которым все равно на инклюзивность: они знают, что будет материальная компенсация, поэтому трудоустраивают инвалидов. Но далеко не все. Например, в одной известной компании по продаже электроники даже сформировано подразделение по сопровождению сотрудников с инвалидностью, есть некоммерческие организации, которые помогают в этом. Сейчас проходит конкурс «Путь к карьере» для молодых специалистов с инвалидностью, который проводится Советом бизнеса по вопросам инвалидности. То есть пул работодателей организуют для ребят с высшим образованием тренинги по подготовке резюме, самопрезентации, ребята участвуют в деловой игре. В Петербурге также действует программа стажировок для инвалидов: они устраиваются на работу, и их шансы трудоустроиться на ставку зависят только от того, как они себя проявят, поэтому все зависит от них самих.
